Берег Робинзонов — порно рассказ
Кажется, это где-то недалеко от Геленджика. Или, может быть, под туапсой. А может быть. Впрочем, это не имеет значения. И под Геленджиком, и под Туапсе, и под другими курортами есть небольшие дикие пляжи, где удобно переждать шквал, если он застал вас в открытом море.
Это сделал Евгений Львович. Если бы он был на пять лет моложе, он бы и сейчас боролся с волнами. Нет, он, конечно, не боялся. Он просто знал, что сможет их победить. Не было смысла тратить силы на доказательство этого неоспоримого факта. Сил у Евгения Львовича было не то чтобы больше-меньше-хотелось тратить их понапрасну. Дельфин, который порхал и рычал рядом с ним, мог бы себе это позволить, но не стал. Да пребудет с ним сила. Приходите с комфортом.
Поэтому Евгений Львович выплыл на маленький дикий пляж, окруженный со всех сторон каменными громадинами. Подождите здесь. Или просто посидеть на берегу, наблюдая, как волны бьются о камни. И наоборот. Три точки — не волнение, а фишки, над которыми можно посмеяться. Хотя, возможно, не три, а все четыре. Или три с половиной.
Наш герой был ни стар, ни млад, ни красив, ни уродлив, ни высок, ни мал, и так — понемногу. Или, как говорят в Анапе, «между делом». И он, в общем-то, тоже не был чемпионом по плаванию — просто устал от шезлонгов и груды тел на пляже и глупых историй про водителей. И горы тоже устали. Желательные элементы, хотя год не совсем тот.
Но теперь, когда он был на берегу — мокрый, бронзовый от загара, окрепший и ослабевший за время отпуска, — возможно, он был в лучшей форме за всю свою жизнь. Ни один костюм ни от одного Воронина, ни один костюм статуса Rags-SH не показал себя лучше, чем этот морской костюм для плавания, загара и падения тела под солнцем.
Вот как она это видела.
Евгений Львович не сразу обнаружил, что он не один. Измученный шумом (не от усталости, нет, просто обязывала ситуация), он рухнул на берег и некоторое время лежал, глядя на зенит. Сияние голубого цвета действовало мне на нервы, и я хотел закопать часть его в гальку, оставить поглубже, как насекомое, закопать и не видеть ни волн, ни неба, ни своего тела.
Затем он встал и осмотрелся.
Некоторое время они просто смотрели друг на друга: она — с любопытством, он — испуганно, словно она была русалкой или кем-то в этом роде. Ее волосы завивались вокруг обнаженного тела, как маленькие.
Тогда Евгений Львович понял, как себя вести: он улыбнулся и крикнул «Здравствуйте!» (Волны ревели, поэтому пришлось кричать).
— Здравствуйте. Она ответила.
Подобный ответ может означать все что угодно — и «Я еще девочка», и «Ты для меня старый пердун», и «Не разрывай дистанцию». Не было ни купальника, ни плавок, ничего, кроме тусклой влажной кожи. Поэтому расстояние имело большое значение.
— Мне жаль, что я помешал этому. — Евгений Львович извинился и присел, показывая, что не собирается ничего ломать. — Я немного отдохну и поплыву дальше.
— Ничего. Я тоже расслабляюсь. Он просто плавал. Русалка закричала в ответ.
Она присела на корточки, прикрывая грудь. Евгению Львовичу очень хотелось сказать «не прикрывайся», но он усмехнулся и лег на гальку.
— Ну, погода. — Он указал на волны.
— Вы любите плавать, когда такие волны.
— Мне это тоже нравится. Когда нет волн, это скучно. А так — совсем другое дело.
Мне пришлось вырвать горло, потому что подойти близко было невозможно.
— Откуда вы родом.
— Да. Издалека.
— Очень хорошо. И вот я здесь. — Евгений Львович начал, но остановился и бросил камень в волны. — Хорошо.
Он огляделся. Я не смог устоять.
Она больше не покрывалась. Поймав его взгляд, она вернула руки, но Евгений Львович смог разглядеть тугие шарики, пухлые, загорелые, полные юношеской бодрости, а на них — маленькие комочки, испещренные водяными крапинками.
— Ну, — повторил он и подошел ближе к воде. — Я поплыву обратно.
Как нарочно, в этот момент огромная волна обрушилась на него, обдав его с ног до головы. Евгений Львович рассмеялся.
«Возможно, нам стоит подождать!» — воскликнула русалка.
Ее голос был резким, подростковым, как у шестимесячного щенка. Совсем зеленый, подумал Евгений Львович. Тело было взрослым, сиськи потрясающими, но лицо девушки, и глаза, и голос, и все. Она не говорила с акцентом, но как-то слишком правильно произносила все буквы. Возможно, местный, с Кавказа. И порода похожа — черношерстная, со слегка крючковатым носом, крупноглазая.
Казалось, он становится сильнее! Он кивнул в сторону моря.
— Тогда мы должны плыть сейчас.
Вдоль всего берега есть скалы. Вы должны уплыть, иначе вас побьют.
Снова плеснули волны, вдвое больше прежнего, и Евгений Львович отпрыгнул назад.
— МЫ! Простите, ради Бога, я не заметил, как вы. тут волны. он громко извинился, хотя едва толкнул ее.
— Ничего, — улыбнулась она. Ее улыбка была невыносимой. И русалка тоже была голубоглазой, он заметил это только сейчас. Угрюмый и голубоглазый, как песок, и с кусочками неба в нем.
Евгений Львович сглотнул.
«Что происходит», — затянул он, махнув рукой в сторону моря. — Просто буря.
Она все еще прикрывала его грудь (хотя какой смысл, если голый куст застилал глаза, мокрый и стыдный до озноба). Ее нагота и молодость вызывали желание кричать, кричать над волнами, и Евгений Львович кричал, хотя был рядом:
«Похоже, мы разобрались.
— Есть ли способ подняться туда?» — он откинул назад голову. Вокруг высились скалы. — К берегу.
Она указала на себя, отводя руки от груди (они колыхались, как желе).
Волны разбивались все сильнее и сильнее. Место, где она лежала, уже утопало в пене.
— Ты любишь плавать. Вот так?
— Хорошо. Иногда любовь. Когда я не могу видеть.
— Да, да, — повторил Евгений Львович.
Что еще сказать, он не придумал, поэтому просто сел на гальку.
Русалка сидела рядом с ним, в полуметре или чуть ближе.
— Он колючий», — жаловалась она. У нее была невыносимая привычка все время улыбаться. — Я не привык к этому.
Принцесса на горошине», — иронизировал Евгений Львович.
Принцесса хмыкнула. Она больше не пряталась, и он старался не смотреть с укоризной на соски, торчащие на фоне белой пены.
— И что же делать? спросила она.
— Ждите у моря погоды. Как тебя зовут?
(«Либо ложь, либо точно местный», — решил он).
— Леле, как красиво. А как насчет меня. — Он хотел сказать «Женя», но через некоторое время почувствовал, что это будет звучать неправильно, «а я Евгений Львович». Давайте познакомимся.
Улыбаясь и расстраиваясь, что улыбка была фальшивой, он протянул ей руку. Бзиби пожала ее холодными, как рыба, пальцами.
Он вдруг понял, что ему самому холодно. Солнце уже подкралось к кромке моря, окрасив все красными бликами, которые не грели.
«Похоже, нам придется провести здесь ночь», — сказал он, хотя это было очевидно.
— Что же делать? Давайте попробуем разжечь огонь.
Как и большинство горожан, Евгений Львович никогда в жизни не разводил костер. Однако он знал, что ключевым моментом является доверие. Если вы уверенно беретесь за что-то, даже перед молодой девушкой, и даже голым — в 95 случаях из 100 все получится.
— И что нужно знать. Давайте поищем то, что может гореть, — Евгений Львович вскочил и с деловым видом начал копать на берегу. Дерево, ткань, палки всех видов.
Она тоже вскочила и начала переходить вброд.
Минуту или две они бродили по пляжу, как ищейка.
— «Все, что мокрое», — сокрушенно сказал Евгений Львович, поворачивая камень. — Я бы поджег плавки. Но они тоже мокрые.
Затем они оба замолчали. Сосредоточенный взгляд Бзиби блуждал по скалам, и он прищурился на ее грудастый профиль.
Заходящее солнце выхватывало каждую выпуклость ее тела — соски, тазовые кости и мохнатый лобок с той самой запретной складкой. И это было чудовищно.
— Как дела? — неожиданно спросил Евгений Львович. — Ну, в некотором смысле. Сильно ли он замерз?
Он вообще хотел спросить. «Каково это — ходить обнаженной передо мной, да еще здесь?» — витало в воздухе, в шуме волн и в его голосе. И Бзиби это прекрасно понимал. И еще он понял, что она его понимает.
— Ну, нет. Хорошо. Она ответила хрипло.
— Паула! Серый цвет, движение. — Евгений Львович энергично закричал. — О! Смотри, что я нашел.
Он достал шнягу из расщелины, более или менее сухую и длинную, как коромысло. — Вот наш огонь.
Бзыби подошел к нему. Почти красный.
— Трение, как у дикарей. — Евгений Львович приземлился: она тронула его за сосок. — Как Робинзон. Через мгновение мы получим искру.
Он понятия не имел, как это делается, но был твердо убежден, что это мусор, бизнес с нарезкой. Размахнувшись (локоть снова коснулся соска), он бросил два булыжника друг в друга.
— О! Видите — искра, — внушительно сказал Евгений Львович, а Бзиби расширил — «ууу», — теперь надо поджечь эту заразу. Ну, погодите — он положил его, и Бзиби поймал его, как верхушку. — Искра должна быть здесь, вы понимаете? Тогда он сразу загорится, и у нас будет огонь. И тогда это будет наш берег, берег Робинзона. Подожди, ладно? Вперед!
Он был зациклен на булыжниках на вершине Снага. Тогда вспыхнула не искра, а вершина неумолимо остывала в кашу, и было совершенно ясно, как все это называется. Но соски Бзибина были совсем близко, и локоть задержался на них, но она не ушла.
И кто знает: может быть, это была та энергия, которая текла от их тел к вершине дрейфа.
— Смотрите: дым!» — крикнул Евгений Львович, и Бзиби завизжал. — Тихо. Мы отдуваемся. Ффффффу, ффффффу», — начал он дуть, и Бзиби тоже дул, касаясь его плеча. — Не так много, выходя.
Вдруг огромная волна выплеснулась на них, обдав с головы до ног.
— То есть Евгений Львович бросил шнарль. — Теперь мокрый.
С досадой он пошел к скалам.
— Смотрите, какие волны.
Играя с огнем, половина пляжа утонула в пене. Море у колокола, так что двухметровые фонтаны прочерчивались над каждым камнем.
— Пять очков или даже шесть. Смотрите, — Евгений Львович кивнул на куст между скалами. — Может быть, они не успеют. Здесь тоже теплее!» — позвал он оттуда. — Камни нагреваются. Но все равно огонь.
Быстро темнело. Глаза уже устали вглядываться в сиреневый мрак, окутывающий берег.
Робинзон раскачивался взад и вперед еще десять минут. Потом Бзиби сидел на гальке.
— Засыпает. — Она сказала и засмеялась.
Евгений Львович подошел к ней.
— Это было из-за волн. Из разговоров. У меня тоже все это есть, — проворчал он.
— Ну и что. Сейчас я пойду спать.
— Нет, не здесь. Вот волны и. Пойдемте, — протянул он руку. -Теша, поехали! Поехали!
Она встала, ухватилась за его руку и позволила отвести себя в дупло.
— Ложитесь. У нас тут даже перина есть». Он нащупал в полумраке пучок сухих водорослей и разбросал их по камням. («Надеюсь, здесь никого нет»).
— Я не знаю. Может быть, мы здесь вместе? Посмотрите, сколько места!
— Ай-ай» Бзиби споткнулась о камень, и Евгений Львович поймал ее, холодную, как водоросли в ложбине.
— Все замерли. Что же делать, что же делать, — бормотал Евгений Львович. — Никакого огня.
Бзиби уже был вымощен морскими водорослями:
Евгений Львович вдруг решился.
Есть выход, — задыхаясь, произнес он, как будто прыгнул в бассейн. — Чтобы согреться.
— Плотно прижмите друг к другу. Как котята. И мы будем согревать друг друга. НО? Я хочу.
(Я не думаю, сказал он себе. Так действительно теплее. В конце концов, девушка замерзнет).
Потеряв сознание, Евгений Львович лег рядом с ним, на водоросли. Она была очень узкой и неудобной.
— Если хочешь, ложись на меня. Мой живот толстый, как подушка. Я пью много пива», — раздраженно сказал он. «А, Бзиби?» Это было бы мягче.
Бзиби что-то пробормотал, Евгений Львович переспросил — «А?».
Затем он минуту вслушивался в тишину.
Затем он сделал глубокий вдох.
Но тут зашуршали водоросли, и на него опустился прохладный сумрак.
— Иди туда. девочка моя. сейчас мы тебя согреем, — пробормотал Евгений Львович. и обнял озябшее тело. Бзиби прижалась к нему, положила свою мокрую голову ему на грудь, затем хрюкнула и поднялась выше, ее груди уперлись в его живот. Ее ноги протянулись мимо его ног, ее руки болтались, и все ее тело растекалось по нему, как тесто.
Сонный туман окутал ее мозг и тело. Евгений Львович быстро сдался и уплыл куда-то, где его мозг не имел над ним власти.
Тело сразу же обрело жизнь помимо него: руки поползли по бархатистой спине Бзиби, пальцы начали разминать ее, ощупывать ребра. Смятенный мозг плавал в этом тумане и вспыхивал мыслями-искрами: «Что ты делаешь? «Я просто разминаюсь. Она доверяла тебе. «- Просто массаж, вот и все. «
Туман внезапно стал теплее, набухая тем едким жаром, обжигающим, как йод, который пах все вокруг. Руки Евгения Львовича крепче обхватили Бзиби — сильно, очень сильно, очень, очень сильно — до боли в ребрах.
Ее лицо было где-то совсем близко — там, где невидимые губы касались груди и шеи Евгения Львовича. Или это было лишь его воображение? Влажная щекотка поднялась еще выше — к шее, к щекам — и он коснулся губами соленого лица. Где-то возле глаз, потому что ресница щекотала его. Потом он коснулся ее снова, потом еще, и еще. с каждым поцелуем жар становился все больнее и жарче, и вот уже весь Евгений Львович раскаленным маслом, зарывшись в него грудью, выгибаясь и трепеща на нем и в нем.
«Что ты делаешь!» — пронеслось в мозгу. Они как-то повернулись, прижались друг к другу, и Евгений Львович не помнил, когда его рот коснулся сладко-соленых губ, леденящих его мятным ужасом. И он не помнил, как спустил плавки, он помнил только, как проткнул ее двумя рогами, языком и не тем концом, как упал в Бзиби с яйцами и кишками. Его мозг заискрился где-то далеко, и он уже не слышал его, потому что жар превратился в огонь, и он сгорел в нем, и Бзиби тоже, и они сгорели друг в друге, слившись воедино на эти ужасные, невозможные и вечные секунды.
А потом, когда секунды догорали и переливались в Бзиби до капли и становились пустыми и яркими, потом они поднимались в непроглядную тьму и светились в ней, излучая сгущающийся жар, и где-то рядом поднималось оглушенное сознание Евгения Львовича.
«Ты знала, что так будет», — вспыхнул он. «Я понял это с первого раза, как только увидел ее обнаженной. Вы были обречены и знали это. «
Он искрился — и горел горечью, и тонул в тумане, поглощавшем все вокруг; а внутри была Бзиби, уже не холодная, а горячая и жидкая, и она была этим туманом, и улыбалась, и плакала, и хныкала, и смеялась, и насыщала его тело собой до очень, очень глубоких глубин.
А утро было горьким, как будто Евгения Львовича искупали в полынном сиропе. Он проснулся с густым теплом внутри и долго не открывал глаза, чтобы не расплескать его.
Затем он вдруг открыл ее и вскочил, поставив синяк на плече.
Тень того, что не могло и не должно было промелькнуть. Это произошло между сном и явью, но Евгений Львович вдруг испугался, что сошел с ума. Откуда-то с насыпи донесся голос водителя — он промелькнул и исчез в небытии.
Некоторое время Евгений Львович смотрел прямо перед собой на фиолетовую полосу камешков. Затем он оглянулся.
Он отряхнул плавки, которые свисали по ноге, и выбрался на берег, уже зная, что она тоже ушла.
Это было плоское и гладкое, как матовое стекло, море. Багровый здесь, в тени скал, и сверкающий вдали, где его позолотило утреннее солнце. Надежда, если она и была, полностью угасла: берег Робинзона был пуст.
И чего же, интересно, вы хотели, спрашивал себя Евгений Львович. Он прижал девушку к скале, трахал ее, кончил в нее. (Он посмотрел вниз и увидел, что его член весь в крови.) И девственная плева снова пронзила его, черт возьми. Хорошо.
Он все это понимал. Но внутри все еще было горько, и он хранил эту горечь и эту сладость внутри, чтобы пропитать их как следует. В течение долгого времени. Навсегда.
На море стоял мертвый штиль, но Евгений Львович не спешил отчаливать. Зачерпнув воды, он умылся и остался сидеть, глядя на мерцающую поверхность.
Вдалеке, где солнце отблескивало от воды, мелькала стая черных точек. Блеск был ослепительным, как настоящие водяные солнца, и он закатил глаза. Возможно, дельфины. Или несколько птиц.
Одна из точек, казалось, приблизилась к нему.
Он прищурил глаза. Чем ближе он подплывал, тем сильнее она застывала, превращаясь в одну из скал, ограждавших береговую линию Робинзона. Точка уже превратилась в темную голову, потом в плечи, в грудь, и вот она уже вышла из воды, а он все еще сидел как камень. И вдруг он прыгнул:
Я думала, ты не вернешься! Она уплыла от меня, — фальшиво бодрым голосом воскликнул Евгений Львович.
Она долго и пристально смотрела на него. Затем она сказала:
— «Что ты не можешь, девочка моя?» — пробормотал Евгений Львович, подходя к ней. После минутного колебания он обхватил мокрое тело — и оно тут же прильнуло к нему, прильнуло всей своей мокрой наготой к его наготе и разлилось вокруг нее, как тогда, а голова уткнулась в его подбородок. Что такое «не могу»?
— Не могу. Я не знаю, что делать.
«Не будь дураком», — сказал он себе и погладил ее. Не будьте дураком и не притворяйтесь, что не понимаете. Девушка стала женщиной и не могла просто уплыть и забыть. Она не знает, что делать. Она маленькая, а ты большой козел, ты трахнул ее, заполнил ее генофонд по самые уши и теперь управляешь всей ее жизнью.
Евгений Львович приподнял пальцем мокрый подбородок, чтобы посмотреть ему в глаза. Они смотрели на него так, как накануне смотрело вечернее небо — голубыми, дикими, пронзительными глазами, от которых хотелось зарыться лицом в гальку.
Внезапно он отпрянул от нее. Его глаза горели, он смотрел в их синеву и не мог осознать то, что понял.
Он почувствовал, что снова сошел с ума. И снова зазвучал голос проводника, нелепый и ненужный здесь, на побережье Робинзона.
Вокруг была обычная галька, обычные камни, обычное море. и все это было невозможно. То, что он почти понял, не могло быть.
Что не может?» — построил он.
Я не могу быть прежней. Море не принимает. Теперь я буду таким.
— Вот так, — она указала на себя. И я не знаю, что делать. Моя жизнь в море, но я не могу.
Он не задавал ей вопросов. Он не был удивлен. Не говорите ей: «Ты перегрелась, тебе нужно отдохнуть». «
И он не думал о том, что понимал — это было опасно. Он просто обнял ее, и она снова раскинулась над ним, и он был рад ее соскам на его коже, и тугой попе под его рукой, и тому, как его конец снова расцвел горьким цветом и солнцем, и тому, что она вернулась.
— Почему она это сделала? — спросил он, не совсем понимая, как именно «так» (ему это и не нужно было).
— Ты прекрасна. И я подумал — это все разговоры. Мы все так думали.
Она не плакала, потому что не умела, Евгений Львович понял и обнял ее еще крепче. Внезапно он начал понимать все по какой-то внутренней антенне, растущей из него.
«Вы приплыли к этому берегу, потому что?»
Бзиби судорожно кивнул.
«И ты не знала, что может сделать с тобой мужчина, если ты…» Если бы ты была мужчиной?
Она снова кивнула.
Евгений Львович хотел спросить что-то еще. Но вместо этого он вдруг наклонился и поцеловал ее сосок. Потом еще один. Потом снова первый. Языком, посасывая, тугое сокровище смазывало его пальцы, наполняя рот горькой солью.
Бзиби стонала, а он терзал ее груди, стоя на коленях. Затем он спустился к бутону: прильнул к нему языком, пощекотал, присосался, как клещ.
Затем он осторожно положил хнычущего бзиби на гальку и уткнулся в него, как ночью, сверху и снизу — до боли в губах и лобке.
«Нужно исправить эффект», — сказал он, думая о том, как весело было злиться и улыбаться скалам и всему морю.
— Вы поняли? Я нашел тебя на берегу. Вы потеряли память. Вы ничего не помните — ни своего имени, ни того, кто вы и что вы. Теперь главное — отвести тебя ко мне. Он повторил.
Они шли по набережной. Справа были горы, слева — шезлонги и пляж, усеянный грудами тел. В голубом купальнике, купленном прямо в кабинке, Бзиби выглядела так, что даже гид, который в тысячный раз рассказывал свои истории, увидел ее и засомневался:
-. Красивая и, я бы сказал, пикантная местная легенда гласит, что однажды такой дельфин превратился в человеческую девушку. И ее полюбил принц. И не только влюбилась, но и, так сказать, лишилась девственности. И тогда она навсегда осталась человеком и больше никогда не могла им стать. Хммм. Кха-кха! Поэтому моя группа, мы не расходимся, мы ходим здесь, проходим, проходим, проходим.