Барышни-крестьянки, или черное и белое — порно рассказ
Сегодня утром хозяин был в сосковом настроении. Едва проснувшись, он оседлал дебютантку Анну и долго прижимал к себе ее пышные груди, а также до крови натер твердые шершавые соски. Она кричала от таких «ласк», и Трифон со всей душой прибегал на ее крики. Василий Львович не испытывал никакого удовольствия от маленькой дочери Анны Лукерьи, которую он недавно попробовал и которая еще не вступила в полную женскую силу. И член Бариана вошел в ее нежные кишки лишь наполовину, а если глубже, то вчерашняя девушка просто потеряла сознание.
Единственное, что могло успокоить ее расшатанную нервную систему, — старый добрый бром пополам с коньяком и натуральным. Брома было недостаточно, а природа всегда была под рукой, вернее, перед глазами. Река, луг, трава, цветы, пастухи, овцы, козы, особенно при выходе на «охоту». Но. В темной душе Василия Львовича с недавних пор поселились два человека: похотливый мужик и практичный помещик средней руки, а иногда в гости заглядывает третий, гражданин с большой буквы. Мужчина один-один против землевладельца обычно выигрывает, особенно если дело касается увеличения населения его деревень. И если помещица и горожанка объединялись против мужчины, то последнему ничего не оставалось, как присоединиться к почерку или тянуть бром пополам с коньяком. Д-р Фриц Шульс, русифицированный немец, доставивший барина Брома, отправился на холеру, а тот просто схватил коньяк и вышел на балкон своего дома прямо в спальной рубашке. Хорошо! Утренний воздух был хрустящим и прохладным, а в паху цветущей липы. Под Липой жила худая девушка с прутиком, которая давала коз, и барин хотел ее трахнуть под предлогом травы, или взять коз и трахнуть их, но тут пришел гражданин с большой буквы и сказал, Он сказал:
— Ты не можешь иметь девочек, потому что ты грешишь, и за это ты будешь гореть в аду, а коза снова умрет, потому что ее анатомия не предназначена для мужчины.
— Что же остается? — В полном недоумении недоумевал Василий Львович, т.е. гражданин.
— Вздрогнув, гражданин ответил скупо и удалился.
Но его сменил практичный землевладелец в центре, который посоветовал не заморачиваться ерундой, а хотя бы побриться, помыться и осмотреть заросший сад. Барин как раз собирался зыркнуть с балкона на худенькую девушку, а потом осмотреть сад, но практичный помещик посоветовал: вот это:
— Перестаньте заниматься ерундой и силой отходов. Вспомните Тятеньку!
А что вспоминать, хозяин думал, что живет для своего удовольствия, ел сладкое и пил, и умер, и умер от сердечного приступа с сенной девочкой в конце семяизвержения. А если вспомнить, то случай, когда Василий Львович, вместе с чертом, отправился на озеро, посмотреть на купающихся девушек и выбрать одну, подарить драгоценному Васе на совершеннолетие. Они сидели вереницей в кустах и подглядывали за купальщицами, когда те погружались в холодную воду, скрипя и сотрясая грудью.
Какими разными они были! Широкоплечая и узкая, с огромной маятниковой грудью и чуть острыми сосками, с косами, завитыми в корону, и распущенными до ягодиц волосами. Хрупкий организм Васеньки не выдержал такого зрелища, и он сладко обмяк в ярком пуфике, извиваясь и хрюкая, как хряк, спаривающийся с поросятами. И он выбрал бит самой замечательной кондиции, то есть очень грудастый и очень широколобый, со спиной жеребой кобылы. И девушка тоже была хороша на лицо! При этом с широким носом, как у коровы, и узким ртом, как у лягушки. Стриптизер держал ее за сиськи, а она жадным взглядом смотрела, как обнажается Вася, как он приближается, какой огромный, больше чем у отца, член и как он вводит его в девушку, пока она не повернулась к нему лицом, когда он оказался в поле зрения, был такой мокрый и такой влажный и такой мокрый и такой горячий как. Как.
Барин не стал вспоминать об этом и все равно спустил его с балкона, поспешно подобрав спальную рубашку. Практичный землевладелец плюнул в сердцах и удалился, а голова его стала пустой и ясной, как луг после сбора сена.
Барин все же воспрянул духом без всякой помощи и намека на осмотр сада на предмет прореживания и подкормки, для чего тщательно выбрил свои жирные щеки, выпил еще немного коньяку и, одевшись во все свежее, сошел с крыльца грешной земли, как Завоеватель Неведомых Земель сходит с кораблей на острове, заросшем, ну, Бамбуком и, ну, Кокосовыми Пальмами.
И вот господин в яркой краповой паре, в мягкой шляпе и с тростью на трости с толстыми пальцами пошел в сад, в самый дальний его конец, где монгол держался в ограде отверстия, ведущего к реке, чтобы не наклониться, если ему захочется свежей рыбы. Замшевые туфли неразборчиво ступали по шелковистой траве, зеленые одуванчики послушно расступались под удары тонкой трости, солнце светило на затылок, прикрытый мягкой кепкой, и значительно вторгалось в шею. Настроение стало улучшаться. Василий Львович уже собирался свистнуть: «Эх, ты, степь широкая», как вдруг в зарослях дикого корда он уловил в освещенном солнцем разрезе окурок и, внизу, неживые ноги. Эти босые ноги двигались так, словно их хозяйка наступила на антилопу, и та ползала по ним, но не кусала, и попка в солнечном разрезе тоже двигалась, словно приглашая окружить его. Осторожно, чтобы не спугнуть, Учитель подошел совсем близко, и когда лев выскочил из засады, накрыл задницу и вцепился в нее.
— Вот ты и попался!» — сказал барин и прижался к спине.
— О!» — сказала девушка глухим басом и замерла.
— ‘Что ты делаешь в моем саду, отвечай!
Хорошо, что я не узнал, подумал барин, а то некоторые с перепугу мочиться разрешают.
— А для чего вам нужны ягоды?
— Я приготовлю банки.
— Сейчас я увижу, что такое сладкое и какое оно сладкое!» — сказал барин, протягивая красное солнышко и рубашку девушки. — Стой, пока стоишь, или я его отрежу!
А девушка была чудо как хороша, словно ее вырезали из цельного куска мраморной галаты искусный резчик-пигмат и живая афродита. И ошеломительная дырочка и бархатное прикосновение «персика» с забавными «ушками» и козлиным клитором. Все это резало глаз яркого солнца, звало и взывало.
— О!» — повторила девушка. — Не замочите себя, ваша милость!
— И здесь я сломаюсь!» — воскликнул Василий Львович, поспешно ослабляя подвеску. — ‘Так я его разобью!
— О!» — вскрикнула девушка. — ‘Так я девушка из Ишшо!
— Больше нет, — успокоил ее Мастер. — И в утешение дам тебе серебряный рубль. Потом как-то.
И девушке было хорошо внутри и так глубоко, что член Барроу едва доставал до дна. Василий Львович выпустил свои груди из-под льняной рубашки и держался за них, как пьяный кучер за вожжи.
Наконец наказание девушки закончилось, и сморщенный член был извлечен из ее покалывающей Тутра. Его болячка была на сарафане и пряталась в штанах.
Она тоже встала и, щурясь от солнца, спрятала груди обратно в рубашку и сделала пирсинг:
-Я попросил даму пригласить соседку на день рождения, да, видите ли, Каребут Гдей заглянул.
Она начала тыкать в высокую траву обеими руками, но порезала палец о соду, начала сосать его, но все же нашла письмо.
И пока Мастер читал, она сорвала бересту с ягодами и скрылась в кустах дикой черной смородины. Из-за забора были подчинены лошади. Ничего, хорошо, подумал барин.
А в письме было сказано: «Милостивый государь! У меня есть прекрасный повод провести несколько незабываемых часов в кругу самых близких и дорогих друзей. Приглашаю Вас, дорогой Василий Львович, на праздничный вечер, посвященный моему возрасту! Искренне Ваша, моя соседка Людмила Викторовна Князева, институт. «
Барин задумчиво поднял бровь и, подобрав с земли свою трость, удалился в дом. Вот так прошел вечер, подумал он, а ведь мы даже не представлены! Неважно, мы как-нибудь познакомимся.
К вечеру Василий Львович был полностью готов. Он надел заднее пальто, белый жилет, черные брюки с полосками и лакированные блестящие туфли. Он также приказал Трифону снять повязку с уха, сесть в «Ландо» и занять место водителя. Когда они подъехали к красивому трехэтажному белокаменному дому с колоннами на холме, Барин в который раз пожалел, что здесь только двухэтажные и деревянные дома. Однако после выгодного брака с уездным дурачком можно увлечься подобным неоклассицизмом. Ливрейные слуги бросились открывать двери, схватили лошадей под уздцы, но Трифон замахнулся на них кнутом. Стоявший на запятой Василий Львович остановил их жестом. Он легко, как в молодости, взбежал по ступенькам и, поклонившись, представился:
— Василий Львович Деменв, дворянин!
— Людмила Викторовна Князева, институт, бывшая, недавно освободилась.
Она приседала в изящном кюрти и показывала свои груди, провалившиеся почти до сосков, а господин припал к руке, обтянутой белой перчаткой.
— Но какие у вас преданные слуги!»- удивилась Людмила Викторовна, убирая свою руку от ее руки.
‘Это от недостатка образования, — объяснил Барин. — Чем больше образования, тем больше независимости и меньше преданности. Позвольте предложить вам, мадемуазель, руку помощи.
Она была в чем-то белом, длинном, в элегантной шляпке с бантами и полубантами, и, казалось, без корсета. Мадемуазель и гость медленно шли по длинному коридору, тихо переговариваясь.
— Вы предположительно сказали, что окончили Институт благородных девиц. Не могли бы вы уточнить, какой именно?
Она очаровательно улыбнулась:
— Настоящий, смолистый.
— Ходят слухи, что жизнь там не сахар. Правда?
— Совсем не сахар. Зимой, когда градусы не поднимаются выше восьми-десяти, питание, хотя и четыре раза в день, но скудное и однообразное. Спасло то, что на присланные деньги они купили колбасу и булочки. Вы дадите, это произошло на швейцарских десяти копейках, а с десяти двух взяли в виде налога на риск. Для меня это было не так уж плохо, я жила в благородной ветви, а моя сестра — в обывательской.
-А как же он? Разве она не благородная женщина?
— Благородная женщина. Мест в дворянском департаменте не было, отец поспешно отправил ее документы, и она стала мещанкой. Там стало еще хуже, и еда, и одежда были формальными, а самым отвратительным были казенные корсеты.
Барин кашлянул, чтобы не рассмеяться.
— Самой бесполезной вещью из женского туалета был корсет.
— И не говори. Некоторые девушки так тащились, что теряли сознание. Первое, что я сделала, покинув стены института, — бросила корсет в раковину. И моя сестра Ольга тоже. Сейчас мы живем так, как есть, по женской природе.
— А где твоя сестра? В Петербурге?
— Почему? Она здесь, живет в поместье, занимается сельским хозяйством.
Они подошли к высокой двери, возле которой стояли два ливра. Слуги поклонились и открыли двери. — А вот и Оленька!» — сказала Людмила. — «Позвольте представить вам Василия Львовича Дементьева, нашего соседа!».
Хозяин был сдержан, кланялся с достоинством. Ольга сделала глубокий реверанс.
Если Людмила была яркой, то Ольга в черном, как две шахматные фигуры, как два ферзя на одной доске, черный и белый. Поэтому даже стиль у них был одинаковый, высокие прически на греческий манер, бриллиантовые ожерелья и серьги.
«Похоже, дорогая сестра, гостей больше нет», — сказала Ольга. — Я уже заказал дополнительные устройства для удаления.
— Не удивительно, — ответил Василий Львович. — Холера!
— Не хотите ли вы помыть руки? Говорят, что холера — это болезнь грязных рук.
— С удовольствием. Сказал, что надо вести.
Людмила громко хлопнула в ладоши, и на ее зов прискакал ливрейщик.
— Акинфий, держи хозяина туалета!
И как она их различает, подумал Мастер, для меня они одинаковые в этих париках.
Василий Львович ждал в туалетной комнате. Вместо нового ватерклозета в доске было проделано отверстие, а к нему прикреплена большая прикроватная ваза. Акинфий с поклоном подал ему душистое мыло и стал лить себе на руки из фарфорового кувшина.
— ‘А скажи мне, брат Аквинский, жених идет к твоей даме?
-Сначала да, их было много, а потом они прекратились.
— Интересно! И под каким предлогом?
— Неуместно. Или артикль, потом небогат, потом мотивы.
-Так, сегодня никаких гостей, кроме вашей милости.
— И скажи мне, моя дорогая, может быть, их приглашают со двора? У вас появились фавориты?
-Нет, нет, ваша милость.
Аквинат вручил Мастеру простой льняной платок и передал шепотом заверения.
— Один с другом, как джигит с петрушкой.
— Смешно! Примите водку в данный момент.
Василий Львович протянул слуге серебряные пятьдесят долларов. Он склонил голову:
В кармане жилета лежала бутылка из темного стекла. В нем содержалось зелье, способное уложить в постель ради любви кого угодно, хоть девушку, хоть древнюю старуху, хоть благочестивую монахиню. Это зелье было завещано ему покойным отцом, и доктор Скоулз подверг его химическому анализу и усилил его действие. Только шахматные королевы должны были каким-то образом отвлекаться.
— Да, ваша милость?
«Не мог бы ты организовать небольшую локализацию через полчаса, поджечь несколько сараев, Овен?»
— Я хочу организовать развлечение для леди. Будет фейерверк?
— Не будет, ваша милость.
«Не можешь, найди мой трюфель». Он где-то играет в человеческие карты. Он все устроит как надо.
Ливери снова открыл высокие двери, и хозяин вошел в столовую. Акинфий поставил для него стул и исчез. Стаканы уже разливали, Василий Львович схватил один из них.
— Позвольте поздравить, так сказать, и пожелать всего наилучшего! Сто лет и Куль Червонцев! И Женишков! Только не от пехотинца, не от гусара.
Ольга и Людмила смотрели друг на друга и потягивали шампанское. Хозяин выпил половину сразу.
— «Почему не пехота и гусары?» — спросила Ольга.
‘Пехотные офицеры неповоротливы, а гусары легки. Я рекомендую артиллеристов. Они тщательны и осторожны.
— Откуда вы это знаете?» — спросила Людмила, вытирая высокий лоб.
— ‘Ваш покорный слуга обучался в артиллерийском кадетском корпусе.
— Так вы тоже офицер?
— Вовсе нет. Обучение пришлось прекратить из-за смерти священника. Так что я обычный землевладелец.
Они обсуждали перспективы урожая, сетовали на засуху и крестьянскую беспечность, ссорились из-за последнего романа Тургенева «Придворное гнездо». Хозяин романа не читал, но принимал живое участие в обсуждении. Он сказал:
— «Дворянское гнездо» — произведение, выражающее идеал язычника, еще не отказавшегося от поклонения Венере, но уже познавшего прелести более сурового культа, к которому его влекут, иногда против его собственной воли, стремления его больной и вытесненной души.
— Хорошо сказано! Людмила хвалит.
Ольга хлопнула в ладоши.
Они снова отпили из своих бокалов.
Что-то Акинфий задерживается, подумал Василий Львович, и в этот момент снаружи раздались крики: «Пожар, пожар, гори!». Сестры бросились к окнам, а мастер достал нужный пузырек. Вытащить пробку, добавить несколько бесцветных капель в шампанское и поставить бутылку на место было делом нескольких секунд. Он налил себе полный бокал, добавил игристого вина сестер и только после этого подошел к окнам.
— «Это цыгане!» — сказал баронет. Они сожгли и мой сарай. Все было украдено и сожжено. Они разбивают лагерь в долине. Я вернусь домой, прикажу своим нукерам собрать всех, собрать мужчин, женщин и девушек, э, тоже, отправить ребенка в детский дом. Людмила вздохнула, а Ольга воскликнула:
«Как вы жестоки, mon ami!»
— Иначе невозможно, сэр! Только дай свободу этим индийцам, они и Папу Римского ограбят и сожгут.
Снаружи послышались крики.
— Все по цепочке! Возьмите ведра!
Сестры вернулись к столу, но прежнего легкого разговора не получилось. Костер пылал, и они решили пойти на пепелище, когда огонь погаснет. Василий Львович снова поднял бокал:
— Святому покровителю всех нестинаров, иконе «Горимская купина»! А за границей пьют по случаю праздника Св. Во имя Флориана.
Он опустошил свою чашку одним махом и напряженно наблюдал, как сестры пьют свои. Огонь утих.
«Может быть, мы не пойдем на пепелище, сестра?» — спросила Ольга, потирая лоб. — ‘Кажется, я пьян!
Мне тоже нехорошо, — ответила Людмила.
— В таком случае вам обоим лучше пойти спать. Утро вечера мудренее и здоровее.
Сзади неслышно подошел Акинфий, весь в саже, а с ним маленькая хорошенькая горничная, в которой Василий Львович узнал утреннюю гостью.
«Агаша», — сказала Ольга. — Приготовь для нас постель. Давайте сегодня ляжем спать пораньше.
Все готово, госпожа, — тихо сказала Агаша, подняла тяжелый чандал и пошла дальше, освещая путь. Хозяин взял сестер за руки. Они качались. «Теперь у вас будет ночлег», — подумал Василий Львович.
Сестры исчезли за дверями вместе со служанкой, а растрепанный Акинфи зашептал на ухо хозяину:
Все организовано наилучшим образом!
Василий Львович, не глядя, сунул ему в руку записку.
— Большое спасибо!» — прошептал Акинфий, наливая водку хозяину.
И исчез. За дверью началась суматоха. Бригадир достал фляжку и облизал пробку, затем открыл дверь в спальню.
Он думал увидеть две скромные кровати прежних заведений, а вместо этого его внимание привлекла широкая белая кровать под кроваво-красным балдахином. Он был соткан и разбросан в тусклом свете ламп под изображениями трех женских тел. Двое раскинулись на кровати, а третий развалил ее груди и толкнул коленями ее мягкие волосатые губы. Было совершенно невозможно определить, кто из них белый, кто черный ферзь, а кто просто пешка. Барин даже не понял, а просто поднялся на вершину и безжалостно воткнул «Нефритовый посох» позади себя. Затем он отбросил его в сторону и занялся другим.
К тому времени, когда Учитель пришел в себя, уже рассвело, и часы пробили пять раз. Три растрепанные молодые женщины крепко спали неподалеку, а Трифон нависал над Джуиром.
— Барин, ваша милость!» — пробормотал он вкрадчиво. — ‘Ну, я тебя сварю, — подумал я, — перестану, как твой отец. Теперь все просто, пора идти на зеленый смотреть!
— «Тьфу, дурак!» — прошептал Василий Львович. — Вот моя зелень, еще в росе!
Он погладил щелки всех трех спящих женщин. Взошло солнце, и Аврора залила их распростертые тела розовым светом.