Барин. Женитьба — порно рассказ
Внесен Василием Львовичем Дементовым для заключения брака. И вот соседи по балагану в Н-ске шепчутся, мол, хозяин может испортить крестьянских девушек и сделать крепостных новыми. И чтобы все выяснилось наверняка, я отправил Трифона в N-SS искать сватов. «Ты найди хорошего свата, знающего и умелого, и притащи его сюда, в усадьбу!», — укорил Трифона барин. — «Не мне идти к ней. Ни в коем случае не хорошо!»
Пока Трифон ездил за свахой, я решил навести в доме хозяина хотя бы относительный порядок. Он позвал девушек и жен юношей с вениками и тряпками, чтобы сетку почистили в углах, прогнали тараканов и вымыли полы. Одетый в кулек, то есть пестрый и полосатый, с заправленными брюками, кодами на рубашках, подвязанными веревкой, и босиком, он обходил комнаты, всех учил, за всеми наблюдал и, конечно, ходил «за клубникой». Он замечал женщину с заданием и шлепал по мокрому полу. «Ты мой, мой, я не буду тебе мешать!» — говорил хозяин каждому второму чистильщику. Но он вмешивался, и вмешивался сильно, иногда пристраиваясь сзади то к одному, то к другому.
Хозяин был уже женат. Он женился, так сказать, по зову сердца, по порыву души, и от этого вышла такая скука, что ему не нужно было описывать себя словами, хотя и приходилось вспоминать, какими.
После свадьбы со своей соседкой Дашей Барин отправился в кругосветное свадебное путешествие, посетив Великобританию, Капскую колонию, Цейлон, Новую Гвинею и Полинезию, и везде он живо интересовался местной культурой. Великобритания показалась ему скучной и пуританской, англо-голарская колония на Цейлоне удивила его сексуальной распущенностью скульптур и храмов, а голые папуасы и папуасоканы Вассиа показались ему крайне несимпатичными во всех отношениях. Молодая жена Дашеньки, которая, открыв окна для прохлады, под удивленные возгласы английских моряков запрыгнула на член бара, значительно. Но на полинезийском острове она подхватила какую-то неприятную инфекцию и «сгорела» через три дня. Более того, из трупа выползли какие-то личинки, и капитан приказал закопать тело Даши в море, как обычный моряк. Ее зашили в серый брезент и спустили на доске в океан под монотонную молитву англиканского священника. Василий Львович пересел на высокий клипер и, не выходя из каюты в течение двух недель, вернулся в Европу, а затем в Россию. В Петербурге к нему вернулось бодрость духа, в Москве — здоровая похоть, а в родной провинции — страстное желание поскорее увидеть свой дом.
— Брат, ты колокольчики привяжи!» — спросил Васенька у кучера и пояснил. — ‘Я хочу ехать незаметно.
Кучер выполнил ее просьбу и остановил Сани в тени большого сарая напротив дома Барского. Баррин, молча, пошел к изрядно подтаявшему Марти Сноу, сел на бревно возле сарая, а кучер, получив щедрый совет, уехал. Легко одетая девушка со двора выскочила на широкую веранду и, напевая, скользнула шнурками по шторе за угол и, подняв подол, села. Жирный ручей весело промчался мимо, и девушка, приливая, вытерла подолом мокрую промежность, поправила рубашку и солнечный луч и рысью направилась к дому. Это все вокруг, подумала девушка. Я хочу получить карету, я хочу выйти из. Хорошо дома! Легким шагом он поднялся по ступенькам крыльца, открыл дверь, за которой уже стоял Трифон, и поклонился господину в сбруе.
С тех пор мастер покидал родное гнездо лишь дважды и все для того, чтобы отправиться в благородное собрание в город N-SK. Оба раза ему там не понравилось. И одет он был беспокойно, не причесан, и ноги ставил лапами внутрь, как медведь. А после того, как Василий Львович, во время вальса, прижался ногой к хромой жене, и та чуть не вызвала его на дуэль, Барин вообще дал слово самому не ездить в тот город Н-ск. Поэтому он не пошел к свахе сам, а послал Трифона.
Он прибыл на третий день, и не один, с грузной женщиной в черном шлюпе и таком же капюшоне. Весна доживала последние дни, солнце очень грело днем, буйствовала зелень и цвели одуванчики.
Дама шла впереди с мешочком бус на сгибе локтя, а Трифон, опустившись, нес два погреба с ручками, явно тяжелые. Слуги, как обычно, «перестарались», и хозяин сам вышел на половину коридора, чтобы встретить дорогого гостя. Она сама взмахнула салопом и развязала ленты Капора, и тут появился Василий Львович с рюмкой анисовой водки и калахом на серебряном подносе.
— Василий Львович Дементеев, столбовой дворянин и помещик. — радостным голосом сказал Барин. — Слон дороги, не пренебрегайте угощениями!
— Ну и что!» — сказала женщина. — Можешь пощипать!
Она кое-как опрокинула стопку водки в свой алый рот, проглотила, как гусар, без гримасы, и кусок калаха отломился изящным движением полной руки. Она медленно прожевала и только потом сказала:
— Марфа Петровна Кунисина, из мещан. Мы являемся свахами.
Затем она поправила перед зеркалом свои гладкие волосы с большим пучком на затылке и попросила провести ее в зал. Тут Марфа Петровна заметила диван и почти бегом бросилась к нему:
За ужином Марфа Петровна сказала, что ее содержат в погребах. Оказалось, что анкеты и кинджаротипы всех невест в округе, как девушек, так и вдов. Когда десерт был съеден, а вино выпито, они, наконец, приступили к делу.
Для этого сваху препроводили в кабинет, где Василий Львович принимал официальных гостей, усадили в высокое кресло, и с бокалом Chateau Lafite, который ей так нравился, заставили выслушать целую речь, посвященную прелестям супружеской жизни. Конечно, барин говорил, а Матовна слушала, и отчасти Трифон, который привычно занял место за правым плечом хозяина. — сказал Василий Львович и посмотрел на своего гостя.
Марфа Петровна была чрезвычайно приятной женщиной. Если к горничной Наташе приделать грудь из очень тесных грудей Анны, а изящную, гладко причесанную головку взять у дочери, то выйдет пани Куницна. Это просто траур. Барин прервал его речь о доступности его жены как объекта вожделения и спросил:
— А по кому, дорогая, ты скорбишь?
Марфа Петровна не торопилась. Сначала она выпила свой Lafite, затем поставила бокал на стол, удивленно вскинула тонкую бровь и только потом ответила:
-Да, по словам мужа-вихря, он не загружен!
— Да, двадцать лет.
Удивление Мастера не знало границ. Женщины района носили на руках своих мужей, соразмерно году и не все, но здесь.
— И что, твой муж, царство ему небесное, заслужил такую честь?
— И то, что он оставил меня в девушках.
Она снова выпила «Лафит», и брови удивления пришлось поднять Василию Львовичу.
— Исключительный случай! Представьте себе, сорок восемь, мне шестнадцать, но оба робкие, как Дафнис и Хлоя. После свадьбы мы удалились в спальню, долго целовались, наверное, слишком долго, ладно, и в тот же миг стали новоиспеченными мужьями. От смущения он пошел в столовую, где еще не убрали остатки ужина, и выдул целую бутылку водки в качестве зелья. Нет времени на постельные радости! Там, за столом, он заснул. Слуги внесли его в дом, развели по сторонам, как будто ничего не произошло. Утром они пришли проверить нас, а простыни чистые! Они прикоснулись к нему, но муж холоден! Я вернулась к матери и, чтобы не быть для нее обузой, потихоньку начала выходить замуж.
Она допила свою чашку. Барин тут же взял со стола бутылку.
— Марфа Петровна запротестовала. — Устала, хочу спать. Покажи мне мои покои.
-Что делать. Извините покорно, пойдемте завтра.
На всякий случай Василий Львович обустроил смежную комнату, превратив ее в спальню. Тут он подхватил Марфу Петровну, взяв ее за руку. Там уже все было готово: розовый пеньюар, соблазнительно прозрачная рубашка и ночной колпак.
— Анна! Благодать и лежачее положение!
Анна влезла в простую холщовую рубаху и занялась Марфой Петровной. Перед уходом барин предложил гостю умыться. Трифон тут же принес два ведра воды, Анна — тазик, хозяин, приложившись к ручке свахи, пожелал спокойной ночи и ушел. Таких «взрослых» девственниц он еще не встречал в мире, разве что в монастыре.
Василий Львович вернулся в кабинет и долго думал, но как сваха все устроила. Была ли она полностью заросшей или, наоборот, как-то разрешилась? Надо будет спросить у герра Шоулза, подумал джентльмен и, подхватив свечу, отправился спать.
По ночам ему снилась Марфа Петровна. Она сидела на ветке и пряталась. Затем она превратилась в ворону и улетела. Но вскоре она вернулась на ту же ветку, и перья спали рядом с ней. Она сидела на ветке, как птица Сирин, и терлась между ног.
Утром, когда Трифон помогал ему одеваться к завтраку, он спросил:
-А скажите мне, о чем мечтает птица?
Трифон почесал буйный прострел на голове.
— Он улетел и улетел.
— Она больше не пряталась. Что это было?
— А о чем мечтает женщина?
— Голый Али?
— Также за трах, ваша милость!
«Ты, Трифон, как ни крути, если женщина, то все выходит!».
«Ну, почему они все еще нужны?».
— Ладно, давай шифер!
Василий Львович оделся и вошел в столовую, залитую утренним светом, завтракать. Марфа Петровна уже сидела там, и Анна прислуживала ей. Барин приложил ручку к Марфе и сжал мягкую попку Анны.
— Как вы спите, Марфа Петровна?
— Спасибо, не плохо. Раньше я вставал рано, просыпался до света, ложился, думал о наших делах.
— И что вы решили?
Марфа Петровна отпила домашнего йогурта и, промокнув полные губы салфеткой, ответила:
— У меня есть несколько кандидатов. Какие — молодые или опытные?
— Желательно помоложе и в сторону Девы Марии.
— Ну, тогда институт. В этих учреждениях о семейной жизни имеют весьма приблизительное представление. Меня отпевали одну, поэтому во время брачной ночи я бежала домой пешком, полуодетая и в истерике: «Мой муж сделал мне неприличное предложение!». Я нашел его!
Марфа Петровна достала из подвала серую папку из тонкого картона, а из нее осьмушку бумаги и конверт. «Аделаида Владимировна Севастьянова, девятнадцать лет, дочь тайного советника, светло-коричневого человека», — гласило оно, и добавляло соответствие: Добавить:
— А вот дагеротип.
Барин поднял медную пластину с тонким слоем серебра и чуть не уронил ее на пол. Молодая обнаженная девушка с маленькими острыми грудями и едва заметной порослью небольших сосочков под небольшим животиком, не скрывавшим девичьих трещин, смотрела на него с робкой улыбкой на устах. Она откинулась в кресле, ее стройные бедра раздались вширь.
— Кто делал снимки? — с трудом сглатывая слюну, спросил Василий Львович.
— Да, я ушла. Они не хотели ни в коем случае сталкиваться с мужчиной. Мне пришлось учиться. Оказалось, что это не так уж и сложно.
Она начала рассказывать о тонкостях стрельбы по тарелкам, а мастер вглядывался в ее лицо еще более внимательно, чем накануне. «Дорогая, дорогая Марфуша!» — взывал он к ее одинокой душе. «Задержка небольшая!» — ответил он более рационально. «У вас в деревне есть половина таких марфш», — и она, подперев подбородок рукой, ласково улыбнулась ему серыми глазами из-под полузакрытых век.
— Научить меня снимать дагеротипы? — Барин сказал.
— У вас есть устройство?
— Дайте мне чернила, перо и бумагу.
Трифон тут же принес необходимое, и Мастер, взяв стул, сел рядом с Марфой Петровной и не столько слушал, сколько вдыхал аромат каштановых волос. Она изводила несколько листов дорогой бумаги, пока Василий Львович не остановил ее.
— Спасибо, я понял больше половины. Я предлагаю вам проветриться.
— Трифон, Лей Ландо!
Все было сделано в мгновение ока, и вскоре они уже катили по пыльной дороге. Трифон вел машину, два дюжих молодожена, одетых в итальянские карбонари, качались сзади, хозяин, то и дело поднимаясь со своего места, показывал Марфе Петровне свои владения, и ее выпроваживали с их просторов. Наконец они пришли к озеру генерала Курьянова.
— Давайте устроим пикник на острове!» — предложила Марфа Петровна Василию Львовичу.
— Озеро тоже ваше? — Шурин был поражен.
— Не с. Генерал Курьянова. Все будут покупать, но хотят дорого, дьяволы! Но вы можете плавать.
— Но как мы попадем на остров? Ходить по воде?
— Помилуйте, ваша милость, это я вошел! Трифон завизжал и обернулся. — Мы забыли, что у нас здесь есть лодка. Просто зачерпните воду.
— Да-да! — понял Василий Львович. — Лодка полностью новая!
Марфа Петровна приняла его руку легким кивком головы и, изящно приподняв край платья, покинула Ландо, ступая туфлями по серой дорожке.
Конюхи взяли поводья у Трифона, усадили Ландо и его людей в тени под прибрежной ивой, а барин Вольтен ловко поднял воду из маленькой лодки, перенеся туда корзину для пикника. Тогда Трифон сел на весла, а хозяин и сваха — на свободную банку, и они поплыли.
Трифон иногда, как нарочно, «пек блин», то есть, погружая весло от Марфы Петровны, не слишком глубоко, забрызгивал сваху озерной водой, и к тому времени, когда они добирались до острова, они промочили свое черное платье насквозь. А она только улыбалась круглым лицом, морщила свой короткий нос и грозила Трифону пальцем. «Милая, милая мокрая Марфуша!» — снова воскликнула романтическая душа, и разум умолк.
За последний год леди Курьянова построила на острове снежную беседку, очень удобную для отдыха от повседневных забот и барства со свахой, и Трифоном, удобно устроившимся в тени. Валетт распаковал корзину с припасами, которых хватило на семь человек, и они сели Faire Un Pique-Nique, то есть пиршество по природе. Это была просто Марфа Петровна, мокрое платье время от времени лилось с тела и вытирала бюст носовым платком, запустив руку под декольте.
— Да, снимите его полностью!» — посоветовал ему бармен. — И тогда кипяток будет сидеть!
— В смысле? Совсем?
— Да, все еще жарко. К тому времени, когда мы приедем, все высохнет.
«Это как-то неловко», — засомневалась сваха. «Двое мужчин и голая женщина.
Трифон, повернись!» — скомандовал Василий Львович, и Трифон повернулся через левое плечо, как на параде. Раз два!
— Вот! Остался только один человек, который может помочь вам.
— Тогда. тогда я меняю платье на твой пиджак! Они нашли Марфу Петровну. Сначала она сняла свой черный капюшон, и бригадир помог ей снять платье, то есть развязать тесемки и расстегнуть пуговицы сзади. Она не носила корсет, а надевала под платье рубашку и брюки с отверстием между полными ногами.
— И снять с нее нижнее белье?
— Конечно. В противном случае, Чери-Васили!
Ее белое тело было похоже на мраморную статую. Если бы это зависело от него, мастер схватил бы Праксителя за воротник и приказал: «Пошел ты, пошел ты прямо сейчас, или я тебя побью!». И он положил перед скульптором целую мраморную скалу, если вынуть статую Марты, то гигантскую, чтобы все видели. Он стоял в Санкт-Петербурге над Невой или в Москве над Москвой-рекой, а между его ногами проплывали корабли, и все на палубе поднимали головы от удивления.
Кому-то нравятся худые женщины, кому-то — толстые. Хозяин любил, чтобы у женщины было много всего, как у Анны или как у Марты. Что у нее тяжелые десятифунтовые груди, шарообразный живот, острый треугольник темно-каштановых волос под ним, белые полумесяцы на ягодицах и длинная грибовидная раковина между ног с розовыми ноготками. И пусть весь мир подождет!
Мастер даже не почувствовал, как последний бастион безупречной Марфы Петровны рухнул под его напором, или рассыпался, как лепестки белой кувшинки, или лопнул, как лист папиросной бумаги, а может, и вовсе исчез? Но это все потом, ведь они наслаждались друг другом бесчисленное количество раз, а когда Василий Львович уже не мог дать Марте счастья, он просто присел на корточки и, уткнувшись лицом в ее круглые колени, прошептал: