Автобус-2 — порно рассказ
Автор.
Я купил билет за день до этого. Решили не ехать к Маринке и Толику на домашний отдых по случаю Маринкиного дня рождения: тяжело ехать после праздник а и бессонных ночей и опасно, но этого без него не будет, конечно , конечно , не было.
Выпросив у шефа какое-нибудь дело на понедельник, перед обеденным перерывом в пятницу, под благовидным предлогом, он вылетел из офиса, запрыгнул в троллейбус, направляясь на автовокзал, и два часа трясся в автобусе, глядя в окно на заснеженный пейзаж. Хотя, если это действительно так, то трясло не сильно: автобус был вполне комфортабельным, а заснеженная дорога не позволяла водителю выжимать газ.
Наконец, первая остановка. Десять минут — и можно идти, куда нужно, и курить. Он стоял недалеко от автобуса, курил, никого не трогал — значит, нет! Молодая кустистая тетенька в форме сержанта полиции бросила трубку: мол, мы нарушаем границы, курим в неположенном месте, зафиксировано видеокамерой, штраф, слежка -та, бла-бла-бла. Едва развязанный. Она ушла, рыча. Похоже, она собиралась вытрясти из меня изрядную копейку, но ей не дали.
Команда водителя: «Едем быстрее, садимся, едем!» — и за окном снова лесополосы, деревни, снег. Впереди встреча с друзьями, напитки-гулянки, а там глядишь и еще что-нибудь приятное.
Жаль, что Ирины не будет на вечеринке: Маринка ее не пригласила. Они работают, они вместе, они сидят в соседних комнатах, но они не любят друг друга. Виной тому, скорее всего, интерес Толикова к коллеге по соседству или интерес Ирины ко мне. Может быть, оба вместе. Ну, с Ириной мы разберемся. UF! Шесть часов в обратном направлении, и, заскочив ненадолго в соседний отель, я поднимаюсь по лестнице и звоню в дверь. За дверью — шум, гром музыки, крики, смех. Меня впустили, восторженно кричали, насыпали штрафную площадь, и я присоединился к общему веселью.
Ничто не предвещало сюрпризов. В честь дня рождения хозяйки регулярно устраивались вечеринки. Кроме меня в компании было еще десять человек. Они ели, они пили, они играли в веселые «взрослые» игры, балансируя смехом на грани дозволенного: мужчины в набедренных повязках, ощупывая дамские колени, пытались угадать даму; с завязанными глазами они фотографировали друг друга, ориентируясь на одежду в самых смешных местах облегания; они придумывали и исполняли одни и те же нежные фантазии…
В общем, все как раньше, когда я еще жил здесь и был завсегдатаем подобных мероприятий. Потанцевав, они выключали свет и давили мощью и главным под рев динамиков, а затем, раскрасневшись, возвращались к столу, чтобы поднять еще один бокал за здоровье именинницы. При этом некоторых представителей сильной половины немного превосходили некоторые представители женской половины, и почему-то одна-две лишние пуговицы были несравнимы с женскими блузками.
Танцевать с Ниной было совершенно невозможно: она абсолютно не чувствовала ритма, но я не мог от нее отделаться. Как часто это бывало раньше, она выпила немного лишнего и поэтому не давала мне сделать ни шагу, пользуясь тем, что я только появился на празднике, без пары. Если иногда мне удавалось ненадолго выскользнуть из ее объятий в сумерках музыкальной войны в объятия именинницы или задержаться у задницы гостя, Нина тут же поднимала громкий шум, требуя моего срочного возвращения.
Она совсем не пила своего мужа, так как дражайшая половина веселилась. Тогда он следил за женой только для того, чтобы она вовремя вернулась домой, если выпьет лишнего — они жили в квартире напротив. Нине было тридцать пять лет. Наглая, смуглая, с восточным разрезом глаз (она уверяла, что ее бабушка была настоящей китаянкой), чуть ниже среднего роста, с внушительным бюстом и довольно широкой талией, она явно не была хрупкой и изящной.
В целом, не красавица, но все же в ней было что-то привлекательное. На пухлых губах всегда лукавая улыбка, открывающая ровные белые зубы, приятный грудной голос, прямые темные волосы. Когда она смеется, она наклоняет голову на одну сторону и смотрит снизу вверх с прищуром. Или выглядит так только с прищуром — по ее раскосым глазам этого не скажешь. Вид сильной женщины, на которую вы смотрите каждый раз, когда начинаете мысленно раздевать его.
Однако я, наверное, крикнул бы душой, если бы сказал, что мне не очень нравится танцевать с ней. Нина, ее тугие груди, энергично терлись о мою рубашку, расстегивая пуговицы на ней и одновременно на моей снежной блузке, ее упругие ягодицы вызывающе двигались в моих руках. Она прижалась ко мне самым животом, вызвав соответствующую реакцию некоторых частей моего тела. Все это было собрано вместе, с учетом определенного количества выпивки, это было довольно забавно и даже приятно.
Смешные возгласы типа «Марина, ты отдохнула, Толик сегодня спит!». Находившиеся в нашей компании в обычной обстановке, естественно, никем не воспринимались и только служили дополнительным поводом для взрывов смеха и соленых шуток. Все вместе они стали давать Вале советы, как отпустить Толика, предлагали взамен себя или кого-то еще из компании или даже целую группу якобы мужчин, желающих скрасить Маринкино мужское одиночество.
Маринка, конечно же, стала выбирать не менее шумно, чем предложенный список кандидатов на веселую ночь, одновременно уверяя всех, что Толик еще маленький и даже если Олеся или другая женщина, рассчитывающая на ласку Толика, не очень культурная . Толик крикнул: «Возьми Маринку, надоела хуже горькой редьки»… Нина не стала шуметь. Во время следующего «танца» она вдруг схватила меня за причинное место, сильно сжала его и громко зашептала прямо мне на ухо:
— Я хочу тебя. Прямо сейчас!
Я не успел среагировать, как она уже быстро тащила меня за руку к двери. Я едва успел объяснить кому-то, кого мы чуть не опрокинули по дороге к выходу, что мы, дескать, выходим покурить. И сразу же по приземлении у двери это произошло:
— Иди ко мне, блядь! Я хочу — ужас как!
— Может, для начала покурим? — Я попытался полностью нейтрализовать этот импульс.
— Ладно, давай закурим. Дай мне сигарету», — неожиданно согласилась Нина.
Облачно. Быстро затянувшись несколько раз, она бросила окурок в банку из-под кофе, служившую пепельницей:
— Ну, приходите скорее! Я тебя трясу!
— Что ты, Нинг! Она сошла с ума? А Олег? Он видел, как мы с тобой встречались.
— Да, он будет трахаться! Не бойтесь. Да, наконец-то! Иначе я начну раздеваться здесь…
Это было плохо. В такой ситуации идти к Нине было бы верхом легкомыслия. Нужно было срочно что-то делать, пока не стало слишком поздно. В любой момент кто-то мог продолжить преследование в импровизированной курице на лестнице, Олег мог взять жену и пойти проверить, где она… но никогда не знаешь! Я не хотел быть пойманным в пикантную ситуацию.
Ситуация разрешилась сама собой: толпа ринулась вверх по лестнице, разожгла огонь, и табачный дым осел на верхних этажах. Мужчины, как обычно, говорили о делах, а я благополучно ускользнула от раздраженной Нины обратно в квартиру. Скучающие некурящие женщины, встретившие меня дружным радостным ревом, остались на месте и заставили меня выпить за Брудершафт (еще раз!) и вкусно поцеловать, что я и сделал не без удовольствия.
Курильщики вернулись, и вечеринка продолжилась. Они снова цеплялись за здоровье Марины, дули в бутылку, прыгали под ритмичные мелодии и лениво причмокивали под «Menthol Cigarette Smoke», «Johnny — Oh — Well!». И другие захватывающие ретро. Нина ко мне больше не подходила, и я переключилась на именинницу, так как ее муж к этому времени был уже пьян, ничего не соображая, висел попеременно то на Кате, то на Вале, причем сразу на двух. В итоге я оказался с Маринкой на кухне, нагло залез к ней под юбку и бесстыдно приютил ее там. Как обычно, Маринка мгновенно «завелась», ее трусики были мокрыми насквозь:
— О, как я хорош… о, как я хорош… о, как я хорош.
Маринка продолжала бормотать одни и те же слова снова и снова, и очень скоро она закончила, всхлипывая и тихонько посапывая. Затем она бросилась на табурет и стала ощупывать мои брюки, ища язычок молнии. В выключенном свете я не видел ее лица, но очень хорошо представлял себе черные глаза, полуоткрытые губы в яркой помаде и не мешающие ей. Я стоял перед сидящей супругой, и она не могла справиться с молнией. Поздно пришла мысль, что происходящее явно слишком для такой пьяной и раскрепощенной компании. Я пришел — и тут же ушел.
Молния сгорела. То, что Маринка сделала дальше, вдохновило ее, как будто от этого зависела вся ее дальнейшая жизнь. Но у меня не было времени закончить.
— Так где же ты! И что мы здесь делаем!
Нина вошла и закрыла за собой дверь. Конечно, ухмылка во все азиатское лицо! Неуместно запомнился шуткой про венеролога и губную помаду. Но ситуация была очень пикантной и совсем без юмора: именинница сидит в темноте на табуретке и в очень специфическом контакте с ней находится один из гостей. Глаза Нины, видимо, привыкли к сумеркам, и на фоне окна наши силуэты, скорее всего, были ей хорошо видны.
За долю секунды, придя в относительный порядок, мы с Маринкой хором прочли жалостливую молитву:
— Нет, Ниночка, нет! Пожалуйста!
Потом Марина вылетела за дверь, я бросился за ней, но Нина меня удержала:
— Завтра вечером, в восемь. И тогда я передам роль! Только… — постарайтесь не приходить! Я пас. — Да, я приду…
Излишне говорить, что остальная часть вечеринки была испорчена. Именинница спряталась в углу, а Нина снова не пустила меня, откровенно ругаясь во время медленного танца и шипя:
«Просто постарайся не приходить».
Я уже знал, что и Нинин, и Маринкин мужья завтра днем уезжают по каким-то рабочим делам, причем оба только в среду. Так что мне не стоит слишком бояться завтрашнего события. С Нининым шантажом я разберусь, подумал я, а если Маринкин случайно увидит, как я рисую у соседа, то по понятным причинам не станет поднимать шум.
К концу вечера он почти успокоился и даже несколько раз нагло толкнул Нину за ее мощные и тугие дыньки.
Когда они уходили, я плохо помню. Утром я проснулся в комнате в разбитом настроении и в ряде колодезных ударов. Я страдала весь день, не звонила ни Ирине, ни Марине, ни Нине, даже выключила звук на телефоне, чтобы никто не мешал проклинать меня и всех женщин на свете. Но потом он начал искать повод для хвастовства. Открыл — открыл: какой я коллега, что не сел за руль!
Вечером, как в назначенный час, с коньяком и коробкой пирожных, я стоял у Нининой двери.
— Что пришло? Ошеломлен? Или все еще пьян?
Нина изобразила крайнее удивление, хотя было ясно, что она ничуть не удивлена моим визитом. Он был красным в крупный белый горох в коротком полупрозрачном халате и тапочках. Больше, казалось, ничего. И вот, без макияжа, без прически, в ее домашнем облике, я увидел ее впервые.
М — да… тебе действительно нужно уходить? Жаль. Сейчас самое время и прекрасная возможность… и никто не пострадает. Вы собираетесь сесть за руль?
«Ты сказал прийти вчера». Вот. — Я терпела бутылки и банки.
— Вчера я был пьян. Вы действительно в это верите?
— Да, входи, раз уж он пришел.
Я снял куртку и туфли в прихожей, прошел в комнату, поставил коньяк на стол, открыл пирожные:
— Очки. Или сразу.
Я заговорщицки махнул рукой и кивнул в сторону дивана: что-то о том, что мне вдруг захотелось всего и сразу, прямо сейчас, совершить с Ниной тот самый акт, к которому она активно подталкивала меня вчера весь вечер. Но его там не было:
— Ну, я говорю: я вчера был пьян. Она просто пошутила. Давайте оставим вас прежними, а?
Но я уже страдал. Я сам достал два стакана, налил доверху, один вложил в руку Нины:
— Пейте! И сладости здесь.
Она опрокинула коньяк в рот, как водку, взяла конфету.
Я тут же налил еще. Я снова выпил. Я снова налил. Он напустил на лицо наглое выражение, не давая себе опомниться, расстегнул и распахнул халат. Точно, я не ошиблась: под ней была только сама Нина. Большая, тяжелая грудь с очень темным ореолом и крупными сосками, слегка выступающий живот, черные бритые волосы под ним, мощные бедра… Интересно, где она стриглась топлес? На темной, почти коричневой коже только узкие светлые полоски трусиков.
— Потому что? Может быть, ты еще не совсем пьян, а?
— Да, подожди. Дайте мне душ, чтобы я хотя бы смирился. Налейте еще один стакан.
Дверь в душ не закрывалась изнутри, и я, сбросив одежду, последовал за Ниной. Не ванна, а душевая кабинка, и довольно просторная: мы оба там поместились, несмотря на слабые протесты Нины. Струи воды разбивались о ее тело, разбрызгивая мелкие брызги. Махнув рукой: мол, если дело пошло так, то и фиг с ним, она повернулась налево и направо, как бы позволяя мне полюбоваться всеми ее прелестями.
Я взял ароматный брусок мыла, придвинулся к Нине, прижался к ней сзади и начал медленно намыливать ее — сначала живот, потом выше. Скользкая грудь в руках — это очень эротично. Кто пытался прогибаться, тот знает это. А то, что происходит с человеком, не требует дополнительных объяснений.
Мне не дано почувствовать, что именно чувствует женщина, когда обнаженный мужественный мужчина вжимается в ложбинку между ее голыми ягодицами, обозначая явное желание обладать им. Несомненно, ощущения приятные, потому что Нина начала медленно вращать бедрами, потирая их с явным удовольствием. Затем она взяла флакон с гелем для душа и стала смазывать им свои груди, пощипывая соски.
Оставив груди в распоряжении их владелицы, я провел мылом по ее выступающему животу, затем по колючей кисти и далее вниз. Медленно, медленно я наношу туда пены, заставляя Нину неслышно стонать, а затем помогать мне рукой. Она слегка отстраняется, тянется свободной рукой назад и нежно намыливает меня… Мы смываем мочалку, снова намыливаемся, смываем и снова намыливаемся, получая сладкое удовольствие. Ну, нет, все может закончиться слишком быстро! Я останавливаю краны и тянусь за полотенцем. В спальне Нина накрывает широкую кровать простыней, а я встаю на нее и спрашиваю:
«Увидишь», — загадочно говорит Нина.
В ее руках я вижу тонкие колготки или чулки, взятые неизвестно откуда. Нежно глядя мне в глаза, женщина поочередно связывает руки и ноги чулком с помощью, видимо, специально предназначенных для этого колец на кровати. Я лежу на спине, любуясь обнаженным телом Нины, и блаженно улыбаюсь в предвкушении продолжения.
— Ты хотел меня трахнуть? Ну, попробуйте сейчас!
Взгляд Нины стал жестким, щели ее восточных глаз сузились еще больше. И она не сказала «трахни его», а произнесла совершенно другое, более жесткое слово.
Мне стало не по себе. Я распят и абсолютно беспомощен. О чем она только думала!
— Нинка! О чем вы думали? Развяжись!
Вместо этого она схватила меня решительно, резко, почти грубо по своей природе:
— Ты обойдешься. Теперь вы платите за все!
В течение нескольких секунд я был в ужасе, в полной уверенности, что мне придется расстаться с некоторыми фрагментами тела.
Но нет. Несмотря на резкость движений и притворную грубость, Нина обращалась со мной очень умело и даже иногда нежно. Ее руки, а затем и губы очень скоро заставили меня забыть о своих страхах, и как бы я ни сдерживал себя, я был почти готов кончить.
— Ну, развяжись, Нинка.
Резко прекратив свои манипуляции, буквально за несколько секунд до начала шлепка, женщина переместилась и устроилась на моем лице так, что что-то влажное и мягкое коснулось моих губ, с характерным, хорошо знакомым запахом женщины в соответствующем эмоциональном и физиологическом состоянии.
Чуть кисловатый вкус на языке, лепестки губ требовательно нависают надо мной, ожидая острых ласк, темные коротко подстриженные волоски нежно щекочут и колют…
Я пытаюсь выиграть. Видимо, я все делаю правильно, потому что Нина тихо стонет, слегка двигаясь, заменяя самые чувствительные места. Время от времени я слышу, почти угадываю, тонкие подсказки:
«Не дави так сильно… Выше… Медленнее… И вокруг… Да…».
Мне редко приходилось встречать, да еще в такой ситуации, женщину, говорящую о своих желаниях словами. Обычно с помощью жестов, отдаления или приближения, иногда с помощью самых обычных звуков. У меня достаточно опыта, но все же, действуя почти произвольно, можно совершить ошибку.
А с Ниной — как получится. Я просто следовал ее указаниям и зримо представлял себе продолжение: горячие губы расходятся, погружаются внутрь, два тела двигаются, что приводит к брызгам спермы…
Нет, его рывок еще не последовал. Вдруг Нина слезает с меня и, глядя мне уже не жестко, а насмешливо в глаза, возобновляет прерванные несколько минут назад ласки. Потянувшись, она достала тюбик, щедро сжала его в руке, и я почувствовал приятную прохладу смазки. Потом — губы, но не те, о которых я только что фантазировала, а другие, которые были накрашены вчера… Фантастика, все у нее получается!
Я не могу больше сдерживать себя, я собираюсь взорваться как можно скорее! Сейчас и … остановитесь снова!
Я оцепенел, я умоляю, я прошу, я требую… но я привязан!
Он лукаво улыбается, раскосые глаза сверкают. Он устраивается в какой-то бездумно-открытой позе, чтобы мне все было хорошо видно, и играет пальцами на тех самых губах, в которые я просто обязана погрузиться:
— Смотри, смотри. Например? — Высоко! Нинка, развяжи его! Я очень хочу тебя! Нет… видишь, ублюдок, как… я… хотела, чтобы ты меня трахнул… — Я хотела! Я хочу его! Пей, зараза! — Но х… ты! I …
Она замолчала, зажмурила глаза, резко проткнула себя двумя пальцами несколько раз, извивалась, корчилась от удушья, потягивалась и замирала на долгие секунды.
Затем, с блаженной улыбкой, она разжала пальцы и открыла глаза.
«Нин… ну, я тоже хочу». «Хорошо, я подумаю», — она опустила свои влажные пальцы к моим губам, легла рядом и улеглась. — А как же Нинка! Ну, развяжись, а? — Вы будете управлять. Я еще не решил, что с тобой делать.
И ее рука снова принялась за меня — на этот раз медленно, медленно, назад Андадо …
— Так что же мне с тобой делать? Пошел ты? Или ты можешь обойтись без минета? Или, может быть, оставить это на утро? — Да, хоть что-то! Хоть рукой, хоть чем! Рукой — это ты. — Значит, руки соединены! — Тогда не говори. Ты говоришь, ты собирался меня трахнуть? Теперь, наоборот, я буду трахать тебя. Только не двигайтесь, иначе я оставлю его привязанным до утра.
Черт! Какая женщина! Как ты собираешься меня трахать? Не дай Бог, со страпоном в заднице. Я убью тебя! Но нет. Нина просто аккуратно села на меня сверху, помогла рукой, и я погрузил в нее свои заветные губы! Первое сладкое «А!» — это момент погружения …
Губы сжимаются и раскрываются, скользят вверх — вниз, или выскакивают почти все, затем полностью скрываются в горячей скользкой глубине. Вверх — вниз, вверх и вниз… груди покачиваются, глаза женщины закрыты, нижняя губа прикушена… вверх и вниз, вверх и вниз… удовольствие — трахни меня, беспомощно распятую!
— Ну ааа… вот оно… Я хотела, чтобы ты меня трахнул, но я сама тебя трахнула… Я не двигалась…
Вы не можете двигаться, но чего доброго снова остановитесь в самый неподходящий момент! Немного быстрее, да?
Я услышал молитву — дело пошло немного быстрее.
— Так я тебя… так… так… так. Ладно, ладно.
Я все же не выдерживаю — начинаю медленно поддавать снизу. Быстрее! Они уже не колышутся — груди подпрыгивают, губы более -кусачие… Давай, Нинка! Еще немного! Только не пытайся остановиться… Я скоро, скоро…
— И я. Чач Уолоу… О… Те…
Внезапно она стала двигаться быстро, быстро и … времени не было. Я теперь хорошо владею непристойностями и просто непристойностями, прыгаю, бросаю женщину, извиваюсь, плещусь в своих глубинах, сжимаюсь.
— Сдерживаться. Сусуч…! Бл…! Прямо к вам ….
Я рычу, хриплю, дергаюсь. А Нинка неуловимо маленькая, быстрая и шустрая, то выгибается назад так, что мне больно, с ее губ срываются самые невероятные непристойности:
— Йо…! ОН…! Пз…! Ви…! Зае…! Вухуй дак…! Ааааааахххххх…!
Он дергается, вытягивается, падает мне на грудь и лежит, всхлипывая и сопя носом. Мокрый с головы до ног, он наконец соскальзывает с меня, молча развязывает узлы и идет в душ.